Марат Шемиунов: «Мне сразу видно, когда танцуют нарочито петербургски и нарочито московски»

 

— Почему бы и нет? Театры растут, сцены множатся. Примеров достаточно. Потом, появились мюзиклы, в очень хорошем качестве и исполнении, способном конкурировать даже с постановками, в которых задействованы балетные выпускники. Есть поле, где себя можно попробовать, даже посоревноваться с любителями или новичками в танце. И всё это за хорошие деньги и многообещающие турне. Я, конечно, не агитирую экспериментировать, но шансов много.

 

 

— Меня принимал сам Игорь Дмитриевич Бельский, выдающийся советский танцовщик, хореограф и педагог. Меня раздели до трусов на первом смотре и смущали взглядами. Но я не растерялся, раз меня взяли. Одно помню: трусы были в красный горошек. Наверное, этим и запомнился комиссии и может просто — цвет удачи!

 

 

— Я хорошо запомнил Бельского. Он был для нас большим авторитетом, принимал экзамены, ставил оценки, будучи уже в преклонном возрасте. Наталья Михайловна Дудинская тоже активно преподавала, когда я учился. Но лично со мной в Академии всегда работали прекрасные педагоги. С первых лет я запомнил моих учителей классического танца, Марину Андреевну Померанцеву и Юрия Михайловича Найдича: красивая пара и добрые люди. Марина Андреевна была ученицей самой Вагановой, и мы невольно стали преемниками этой эпохи и её учений с первых лет.

 

 

— Я не говорил «пробиться», а если и сказал, то ошибся. Я скорее прорастал, чем бился. Я очень благодарен родителям, бабушкам и всем близким, которые поддерживали и поддерживают меня в этой профессии. Их энергия всегда со мной, она по-настоящему мне помогает, меня согревает память от общения с ними. Но опять же, по сравнению с тем, каких успехов могли бы добиться мои бабушки, я, может быть, вовсе и не состоялся.

 

 

— Меня подняла жена. Она согласилась танцевать со мной, уже будучи прима-балериной, а я только начинал учить сольные партии. У нас сложился сильный, красивый дуэт, как, впрочем, и семья. Но мы очень много репетировали, ссорились, конечно, и теперь её поднимаю я, как бы взамен первой помощи. А в театр я попал через смс. Послал вопрос на номер «Битвы экстрасенсов», и мне так прямо и написали — в Михайловский.

 

 

— Да, да! Сильно отличается. Академия балета в Петербурге, на Зодчего Росси, дом 2 и желтая с колоннами, а Академия хореографии в Москве на Фрунзенской улице, дом 5, в белом кирпичном здании. Во всем остальном школ в них нет, есть академии, есть дети, 90 процентов которых останутся в родном городе, есть учителя, 90 процентов которых живут там, где работали. Исключения есть, но они касаются не общего, а единичного. Мне очень хочется, чтобы люди танцевали сердцем, учили сердцем и конечно учились сердцем. Очень важно, зачем и что ты делаешь. Видно, когда это понятно тому, кто танцует или пытается научиться. Очень важно любить то, что ты делаешь, в Москве, в Петербурге или в где бы то ни было. Мне сразу видно, когда танцуют нарочито петербургски и нарочито московски. Это не от большого таланта, да, на мой взгляд, и не про балет вообще. В танце слишком много красоты и ума, чтобы замыкать его псевдостилями двух городов.

 

 

— Я не оставлю балет. Скорее, будет наоборот. Так случается чаще. Да и вообще, наверное, только так и происходит. Не могу назвать ярких примеров людей, которые бросили бы искусство, как вид деятельности. Василий Кандинский оставил карьеру юриста, блестяще окончив университет, ради того, чтобы при его жизни называли «непонятным». Александр Бородин, оставаясь композитором до конца жизни, не оставлял научные исследования в области химии. Я не причисляю себя в этот ряд третьим примером, но хочу сказать, что жизнь мне кажется умнее, чем профессия, никогда не знаешь, чем ещё удивит.